«В последние годы в России происходит тихая, но важная трансформация — в лексиконе урбанистов, социологов и управленцев все чаще звучит понятие культурное пространство. Это уже не просто обновленные дома культуры или арт-кластеры. Речь идет о новой городской инфраструктуре, где формируется смысловая ткань повседневности и где все элементы начинаю обретать связанность. Этот подход пока еще только формируется, в большей мере замысел, чем реализация, однако его контуры проступают в ряде территорий.
Культурные пространства становятся точками сборки — местами, где рождаются сообщества, новые формы творчества и культурного участия. Они превращают территорию в среду, где люди начинают не только потреблять культуру, но и создавать ее. Именно здесь возникает энергия локальной идентичности, складываются фигуры культурных лидеров и формируется уникальное креативное лицо города. Поэтому у таких пространств два ключевых элемента — инфраструктура и сами сообщества. И две ключевые проблемы — инфраструктура, которая не попадает в ожидания сообществ и сообщества, которые имитируются, создаются административными технологиями и, по сути, лишены жизни.
Проектирование таких пространств — важнейшая социальная задача. Если город лишен мест, где люди могут взаимодействовать и реализовывать себя в творчестве, его культурная жизнь становится фрагментарной, эпизодической и в итоге ведет к вымыванию креативного класса в другие центры. Культурное пространство объединяет, создает новые точки коммуникации и доверия. Социологи говорят об этом как о формировании горизонтальных связей — без которых невозможно развитие гражданской активности и городского самосознания.
Культурное пространство города иерархично. В нем есть свои доминанты, которые могут соответствовать локальному культурному коду или вступать с ним в конфликт. Попасть в точку с такой доминантой — большая удача: вокруг нее происходит естественная трансформация.
Рассмотрим на конкретном кейсе. Из проектов этого года яркий пример удачного попадания — проект «Башня» в Норильске. Символ советской архитектуры, здание 1950-х годов, созданное, кстати, ленинградскими архитекторами, превратилось в общественно-культурный центр, внутри и вокруг которого выстроились новые форматы городской жизни. Проект удался потому, что он вырос из внутренней логики города: архитектурная форма «Башни» узнаваема для каждого норильчанина, а вокруг нее уже существовали активные сообщества. Пространство не подменило их, а дало инфраструктуру для роста.
По сути, здесь совпали три уровня: символическая архитектура, встроенная в социальную память города, запрос на пространство для сообществ, давно зреющий внутри и подготовленный развитыми горизонтальными связями, и современная функция, отвечающая культурным ожиданиям жителей.
Надо сказать, что неудачных примеров в последние годы стало меньше, но зато их хватало еще несколько назад. Пример — реконструкция центра Казани, когда были утрачены важные для населения культурные слои; частично их пришлось восстанавливать заново.
Здесь возникает ключевая развилка: сначала сообщества, потом архитектура, или сначала инфраструктура, потом сообщество? Мировая практика и российский опыт показывают, что более устойчивой оказывается первая стратегия — когда архитектура вырастает из потребностей людей, а не создает их искусственно.
Но при этом важно не упустить инфраструктурный момент: сообщество без пространства рискует распасться, а пространство без сообщества — остаться пустым. Баланс между этими полюсами и есть искусство культурного проектирования.
В ряде городов создаются красивые здания, стильные интерьеры, современное оборудование — но жизнь туда не заходит. Причины типичны: отсутствие партисипации (вовлечения в диалог местных сообществ), типовые решения, попытка скопировать чужие форматы.
Культура не терпит стандарта. Она локальна, требует чуткости и совместного участия. Когда проект не учитывает контекст, он превращается в пустую форму, которая со временем теряет и внешний блеск.
Иногда местная среда превращается в культурное болото, ей нужна провокация, как это случилось во время «пермской культурной революции». Пермь и Екатеринбург — две модели формирования культурной среды: одна — это движение сверху по вертикали, вторая — снизу, через проекты сообществ и местного бизнеса. В принципе, обе оказались довольно успешны.
Культурные пространства способны менять город не только эстетически, но и социально. Они создают новые связи, формируют привычку участия, укрепляют доверие. Меняется сама логика городской жизни — из потребительской она становится кооперативной. Когда у людей появляется пространство, где они могут быть не зрителями, а участниками, город начинает дышать иначе.
Я думаю, в ближайшее время интерес к формированию культурных пространств усилится, поскольку мы вступили в фазу заметной конкуренции территорий — за кадры, за федеральные инвестиции в рамках нацпроектов и привлечение федерального бизнеса. Культура становится здесь инструментом создания локальной идентичности и универсальным языком общения стейкхолдеров. А значит, ей нужно пространство для раскрытия и проектирования».
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.
