В ближайшие годы региональные экономики столкнутся с новыми для себя рисками и экономическими угрозами. То, насколько успешно субъекты будут справляться с этими рисками, во многом зависит от качества их управленческой команды. Регионам необходимо внимательно следить за турбулентностями рынков, беспокоиться о замене высокотехнологичного оборудования и думать, откуда привлечь кадры, рассказала известный экономист, профессор географического факультета МГУ Наталья Зубаревич в интервью РБК Регионы.
«В чемодане не провезешь»
— Как вы считаете, за какими экономическими угрозами надо будет следить регионам в следующем году? Какие процессы могут стать главными негативными трендами?
— Не в следующем году, но в ближайшие несколько лет. Во-первых, это постепенный выход из строя высокотехнологичного оборудования, которое в России не производится. Например, в Татарстане был хороший проект — энергоисточники на современных парогазовых установках. Установки все импортные, и заменить при выходе из строя нечем. Любые современные высокотехнологичные мощности будет заменять очень сложно, особенно крупногабаритные — в чемодане их не провезешь. И вот замена того, что китайцы делать не умеют, станет головной болью для российского бизнеса.
Второе — надо следить очень внимательно за всеми турбулентностями на рынках, анализируя, из-за чего возникают наблюдаемые дисбалансы, какие проблемы они порождают и как будут вручную ликвидироваться. А дисбалансов становится все больше. Мы уже видели рост цен на дизтопливо, зерно, курятину и еще немало похожих ситуаций. У меня есть ощущение, что, когда количество таких дисбалансов перейдет некий критический уровень, разрулить их все руками будет просто невозможно. Тогда экономика может слететь уже в настоящую турбулентность. Это угроза, которая может не реализоваться — и, скорее всего, она не реализуется в 2024 году. Но на горизонте нескольких лет такие риски существуют.
Третий риск, который надо очень внимательно отслеживать, — это многолетний дефицит трудовых ресурсов. Как к этому можно адаптироваться? Гонка зарплат вечной быть не может: она потом таким грузом ляжет на издержки, что бизнесу мало не покажется. Есть идея внедрять автоматизацию. А где вы возьмете технологии автоматизации, оборудование? Это непростой вопрос, и это точно дополнительные издержки. Поэтому состояние рынка труда с точки зрения рабочей силы — сильнейший вызов.
То, насколько успешно регионы будут справляться с перечисленными рисками, во многом зависит от качества их управленческих команд.
Параллельный импорт как главный тренд
— Может ли импортозамещение существенно снизить риски выхода из строя высокотехнологичного оборудования? И в целом вы верите в его перспективы?
— Верю. Но заместить возможно относительно несложную продукцию, например технику для добычи нефти. Мы такое оборудование производили в советское время, какие-то виды — и в постсоветское, можно что-то добавить, улучшить. То же — с производством присадок для химической промышленности, мы их тоже выпускали, но НПЗ стали покупать импортную нефтехимию, потому что она лучше и дешевле. Вот в этих сегментах получится. А если речь идет о хай-теке и абсолютно новых решениях, то у меня большие сомнения, сразу вспоминаю судьбу самолетов Sukhoi Superjet и МС-2. Тем более мы видим, как это происходит, например, в грузовом транспорте: замена европейского автопрома происходит через поставки китайских машин. Поэтому любой российский бизнес будет думать: «Я сейчас вложусь в замещение, а моими конкурентами на рынке окажутся китайцы. Я инвестиции отобью или не очень?» Пока мы видим импортозамещение не как базовый тренд, потому что базовый тренд — на параллельный импорт. Но пропорция со временем может измениться.
— Например, если правила параллельного импорта ужесточат?
— Ужесточат ли? Сомневаюсь. Пока заставили только сдавать валютную выручку, часть которой ранее оставалась за границей — у тех же нефтяников, чтобы оборудование покупать и «огородам и» ввозить. Ну, объяснят, что валюта нужна, скажем, для гидроразрыва пласта, и каждый раз вопрос будет решаться все в том же ручном режиме. Но параллельный импорт не закроют. Если закрыть, что делать-то будем?
— Вопрос не только в решениях внутри России. Перекрыть каналы доступа можно извне, разве нет?
— То, что касается военных технологий, будут пытаться перекрыть. Подчеркиваю: именно пытаться. Поскольку в 2022 году тех же компьютерных чипов в Россию ввезли больше, чем в 2021-м, у меня особых иллюзий нет. По-настоящему получается перекрыть поток строго военных технологий, а также технологий для больших энергомощностей — это турбины современные, моторы большие, которые мы делать не умеем. Скажем, нельзя заменить уже выходящие из эксплуатации авиамоторы Airbus и Boeing, потому что на современных самолетах стоят моторы с чипом. Параллельный импорт отслеживается и пресекается точечно, вот в таких секторах. А в остальном я не вижу таких возможностей — так же, как уже перестали говорить про ценовой порог в $60 за баррель нефти.
Кейс управленческой адекватности
— Самый яркий пример турбулентности мы наблюдаем на топливном рынке. Отмена демпфера в начале сентября сменилась его возвратом, запрет на экспорт топлива — отменой запрета. О чем говорят такие переменчивые решения менеджмента?
— Запрет на экспорт — это кейс управленческой адекватности и эффективности. Сразу было понятно, что надолго это сделать нельзя по технологическим причинам. Жесткость решения в виде запрета — она очень временная, а цены на мировом рынке замечательные. Его все равно рано или поздно должны были восстановить, потому что дизтопливо негде хранить. Но в перспективе экспорт будет идти по трубам: основное направление — на Балтику по продуктопроводу, и дополнительное — на Юг, на Новороссийск, но там мощности существенно меньше.
— Что будет дальше с ценами на бензин?
— После попытки уменьшить обратный демпфер, а потом отказа от этого решения система испытала несколько шоков одновременно. И сейчас после колоссальной турбулентности она потихоньку будет приходить в какую-то норму. Но цены на бензин не опустятся. Хотя самую острую проблему сняли — на юге страны просто физически отсутствовало дизтопливо, очереди на заправках стояли.
Сложности балансировки
— Сейчас мы проходим период турбулентности на рынке зерна?
— Государство сейчас играет в сложную игру. Оно пытается сделать так, чтобы от экспорта зерна получить побольше денег, потому что на внешних рынках цены были хорошие. В то же время государство хочет, чтобы зерна в стране было с избытком и внутренние цены не росли. Но если вот так на проволоке танцевать, стараясь сохранить баланс, результат не всегда соответствует желаемому. Мы уже видим последствия: внутренняя цена на зерно падает, и аграрии кричат, что они теряют доходность, у них еще не распроданы переходящие остатки урожая прошлого года.
Ситуация довольно сложная. Казалось бы, агропром — суперрыночная и суперуспешная часть российской экономики. Но сейчас мы на зерновом рынке в более мягкой форме наблюдаем то же, что прошло на рынке дизтоплива. С одной стороны, имеем хорошие внешние цены и возможность продавать. С другой — проблема и с платежами, и с фрахтом, и решения российских властей не улучшают для агрария ситуацию. Это такие звоночки, которые говорят, что турбулентности возникают в самых разных секторах российской экономики и отчасти — из-за решений государства.
— К чему может привести ситуация с зерном?
— К затоварке и падению цен. Но аграрий же не идиот. Если Минсельхоз не начнет решительных действий, то многие аграрии просто уменьшат посевы. Потому что, как мы знаем, в России две проблемы: плохой урожай и хороший урожай.
Флуктуация не навсегда
— Риски для региональных экономик, перечисленные вами, в основном устраняются на федеральном уровне. Насколько на них могут повлиять регионы?
— Большинство вызовов, действительно, задачи федерального уровня. Но регионалы все-таки могут устроить что-то типа хора Пятницкого и синхронно «петь» федеральной власти о своих проблемах. Вот Северо-Запад собрался весь, с губернаторами, с лесопромышленниками, устроили большое совещание и «вытащили» дистанционно на него Путина (совещание по проблемам лесопромышленного комплекса, проведенное Путиным в формате видеоконференции 10 февраля 2023 года. — Прим. ред.). Не очень многого добились, но попытались что-то сделать сплоченной группой, у которой общие проблемы.
— Могли бы вы предположить, каким будет для Петербурга следующий год?
— Можно ожидать нормального наполнения бюджета. Да, поступления от газа — беда, у «Газпрома», по последним данным, уже минус 25% объема добычи. Но по отчислениям «Газпромнефти» в бюджет Петербурга, скорее всего, все будет нормально. Кроме того, есть дополнительные стабилизаторы — гособоронзаказ и военные предприятия. Это не про прибыль, но про возросший НДФЛ, доля которого в бюджете города всегда равна или даже превосходит долю налога на прибыль. По итогам 9 месяцев этого года оба эти источника идут вровень, на уровне 36%, то есть конструкция бюджета в городе пока более-менее устойчива. Скажем так, в 2024-м такого шика, как в Москве, в Петербурге не будет, но точно будет терпимо.
— Насколько успешно, на ваш взгляд, выстраивает Санкт-Петербург бюджетный процесс?
— Как мы помним, в 2022 году на фоне диких нефтяных цен петербургские власти нагнали доходы бюджета с 700 с чем-то миллиардов до триллиона рублей и распиарили это. Простая мысль, что в следующем году уже не будет таких цен и столько не получишь, не пришла им в голову. В этом году по итогам 9 месяцев видим падение доходов бюджета, а расходы растут. Спасает шикарный профицит плюс 15% — переходящие остатки прошлого года. Потому что при беспрецедентном росте доходов Петербург очень скромно расходовал. Но, надо признать, финансирование социальных расходов год за годом власти города держат в плюсовой зоне и в неплохой динамике. Например, на здравоохранение в этом году — плюс 18%, тогда как по стране — минус 3%. При этом нет нормальной оптимизации, как в той же Москве, которая ведет сверхграмотную финансовую политику. Петербург действует, скорее, по старинке, проедая накопленные остатки.
Петербург из-за санкций утратил не только одно из важных экономических преимуществ, но и часть региональной идентичности — перестал быть морским «окном в Европу». Как вы считаете, даст ли переориентация торговых потоков на Восток новую жизнь петербургскому порту?
Такого не случится, потому что плечо перевозок чудовищно огромное, издержки на логистику выросли в разы. Преимущества, которые были у всего Северо-Запада на рынке сбыта, утрачено. Дальше все будет зависеть от внешних цен на вывозимую продукцию (а это в основном сырье). Никто в убыток себе возить не будет. Поэтому я смотрю на более дальнюю перспективу и полагаю, что вот эта флуктуация не навеки. История учит нас, что все как-то заканчивается. Что будет, например, через пять лет, я предугадывать не берусь. Но то, что через 10–20 лет статус Петербурга как окна в Европу восстановится, у меня нет ни малейших сомнений. Я просто точных сроков не знаю.
Наталья Зубаревич — экономист, профессор географического факультета МГУ, доктор географических наук, специалист в области социально-экономического развития регионов. Главный научный сотрудник Центра анализа доходов и уровня жизни НИУ ВШЭ.
