Глобальная экологическая повестка, долгосрочные демографические тренды, конкуренция за место на мировом рынке — все это вызовы, на которые отечественная промышленность должна дать ответ в сжатые сроки. О том, как эти задачи решаются в Ленобласти, промышленность которой в значительной степени ориентирована на экспорт, рассказал заместитель председателя правительства региона Дмитрий Ялов.
Углеродный баланс
— Каковы, по вашему мнению, на сегодняшний день ключевые задачи развития промышленности?
— Ключевые вызовы на сегодняшний день — это декарбонизация и повышение производительности труда. Декарбонизация — это повестка, которая из теоретической плоскости буквально за полгода-год перешла в практическую, в результате совпадения сразу нескольких факторов. Первый — реальная актуальность вопроса. После то слишком суровых зим, то слишком жаркого лета скептиков уже не осталось даже на бытовом уровне. К сожалению, потепление — это свершившийся факт. Второй — жесткие экономические стимулы. Первой о них заговорила Европа, которая заявила, что с 2023 года будет учитывать выбросы в четырех приоритетных отраслях, а с 2026 — введет на импорт соответствующей продукции трансграничный углеродный налог. Мы ждем, что и Китай, и США примут финансово значимые меры. То есть, не получится продукцию с низким углеродным следом поставлять в Европу, а с высоким — в те страны, где нет такого регулирования.
— В чем актуальность этой проблемы конкретно для Ленобласти?
— Европейский углеродный налог касается сфер производства удобрений, цемента, производства электроэнергии и металлургии. Для Ленинградской области все эти направления, за исключением металлургии, крайне чувствительны. Так, производство минеральных удобрений — одна из самых быстрорастущих и крупнейшая по оборотам сфера промышленности в регионе.
Например, «ЕвроХим» построил несколько предприятий с общим объемом инвестиций 80 млрд рублей и инвестирует еще 120 млрд в строящиеся предприятия. От того, насколько удастся снизить углеродный след, и насколько эти усилия будут восприняты европейскими партнерами, зависит конкурентоспособность этих проектов. То же самое касается проектов «ФосАгро» и крупных цементных предприятий. Поэтому нам нужны реальные меры по снижению углеродной емкости региональной экономики.
От того, насколько удастся снизить углеродный след, и насколько эти усилия будут восприняты европейскими партнерами, зависит конкурентоспособность этих проектов
— Какие это могут быть меры?
— Сейчас разрабатывается и в ближайшее время будет принята федеральная стратегия развития с низкой углеродной емкостью. Мы, в свою очередь, договорились с Центром стратегических разработок о создании дорожной карты для снижения углеродной емкости на региональном уровне. Соответствующее соглашение было подписано в рамках Балтийского регионального инвестиционного форума BRIEF'21, где одним из ключевых вопросов повестки как раз являлась декарбонизация.
В число мер войдут и «низко висящие плоды» в виде повышения энергоэффективности в сфере ЖКХ, например, перевод котельной с мазута или угля на газ тут же дает снижение карбонового следа. И более сложные меры, такие как создание инфраструктуры электрозаправок, внедрение новых стандартов энергоэффективности в проектировании жилья.
— А для промышленности?
— В промышленности, если это современное предприятие, построенное с применением наилучших доступных технологий, какого-то потенциала снижения выбросов СО2 за счет технологий производства нет. Можно использовать «зеленые» источники электроэнергии. Их у нас, к сожалению, пока нет, хотя такие проекты готовятся к реализации. Второй пример — повышение энергоэффективности за счет улучшения теплоизоляционных свойств. При этом мы понимаем, что это решение требует более дорогого строительства.
Полный комплекс мер по декарбонизации требует тщательной проработки. Нам в Ленинградской области очень важно найти баланс между выполнением задач по реальному, а не бумажному, снижению карбонового следа, и сохранением конкурентоспособности региона как места размещения промышленных производств. Если мы на региональном уровне пережмем гайки и, например, введем плату за выбросы СО2, мы резко снизим свою инвестиционную привлекательность.
Поймать кайдзен
— Второй вызов, который вы обозначили — производительность труда. Почему именно сейчас она стала одной из ключевых в повестке дня?
— Как и в случае с декарбонизацией, мы находимся на пересечении нескольких макротенденций. Первая связана с сокращением численности трудоспособного населения. Это долгосрочный демографический тренд, который начался еще до пандемии. Нам нужно обеспечить рост экономики в условиях сокращения числа рабочих рук, и без повышения производительности труда это уравнение не решить.
Вторая причина — мы не хотим рассматривать себя как место с дешевой рабочей силой и конкурировать с беднейшими странами Юго-Восточной Азии. Чтобы такого не произошло, мы должны сделать технологический рывок, и я это уже вижу на примерах наших крупных промышленных предприятий: завод Nokian Tyres, завод и терминал «КриоГаз-Высоцк», производство аммиака в Кингисеппе. Сегодня завод стоимостью 80 млрд рублей требует всего порядка 200 сотрудников, тогда как раньше на аналогичном производстве трудилось 1,5-2 тыс. человек.
— Каким образом руководство региона способствует достижению этой цели?
— С 2020 года мы приступили к реализации национального проекта «Производительность труда». Суть его в том, что наши эксперты приходят на предприятие, выбирают самый яркий значимый производственный процесс, так называемый «поток создания ценности», берут наиболее драйвовых, гибких, мотивированных сотрудников и их на этом потоке обучают. Мы применяем решения на основе японского подхода к производительности труда — кайдзен, который заключается в постоянном улучшении и стремлении к производству без потерь. Это может быть более эффективная расстановка оборудования, исключение лишних запасов, лишних перемещений. И в рамках выбранного потока мы зачастую добиваемся повышения производительности на десятки процентов.
Но важен не столько локальный успех, сколько то, что собственники, менеджмент компании видят реальные результаты. Они начинают верить в новый подход и тиражировать его на все предприятие. Кроме того, мы учим внутреннюю команду, которая уже без нашей помощи внедряет этот подход на следующих производственных процессах, а затем и на других предприятиях. Можно сказать, мы потихонечку заражаем людей «вирусом производительности труда».
Мы применяем решения на основе японского подхода к производительности труда — кайдзен, который заключается в постоянном улучшении и стремлении к производству без потерь.
— Что еще, на ваш взгляд, необходимо сделать в этом направлении?
— В регионе еще недостаточный уровень роботизации производства. Мы ориентируемся на Китай, который является мировым лидером по использованию промышленных роботов. При такой численности населения он совершенно сознательно реализует политику по повышению производительности труда, стоимости рабочей силы и квалификации. Нам с нашим сокращением численности трудоспособного населения, что называется, сам бог велел заниматься тем же. Да, определенные достижения в этом направлении есть, но хотелось бы большего.
На одном языке с бизнесом
— Какие факторы, на ваш взгляд, сдерживают развитие промышленности и инвестиционную деятельность?
— Во-первых, одну сложность я уже упоминал. Мы трудодефицитный регион. Иногда, когда инвестор приходит в удаленный населенный пункт с проектом, который требует большое количество рабочих рук, мы честно говорим: давайте сначала разберемся, есть ли эти рабочие руки, и уже потом будем принимать решение. Бывают, безусловно, сложности по инженерной инфраструктуре.
Иногда, когда инвестор приходит в удаленный населенный пункт с проектом, который требует большое количество рабочих рук, мы честно говорим: давайте сначала разберемся, есть ли эти рабочие руки, и уже потом будем принимать решение.
— А что делается в регионе для поддержки инвестиционной деятельности?
— Для инвесторов среднего масштаба мы реализуем механизм регионального инвестпроекта. Снижаем налог на прибыль до 10% и, что очень важно, в отличие от других проектов автоматически также даем льготу по налогу на имущество. У нас уже 12 сильных проектов с инвестициями от 50 млн до нескольких миллиардов рублей получили такую поддержку.
Второй инструмент применяется, в основном, для крупных, сложных промышленных проектов — специальный инвестиционный контракт (СПИК) 2.0. Он предусматривает снижение налога на прибыль до 5% и снижение налога на имущество до 0%. Основной критерий для заключения такого контракта — внедрение современных технологий, утвержденных перечнем Минпромторга. Для остальных инвестпроектов, которые из-за вида экономической деятельности не могут воспользоваться этими инструментами, действует льгота по налогу на имущество.
Но главное — мы очень быстро принимаем решения и очень технично сопровождаем инвестпроекты. Это не голословная оценка, мы находимся в первой десятке рейтинга инвестиционной привлекательности регионов агентства «Эксперт РА», традиционно входим в пятерку лучших регионов по результатам опросов Ассоциации европейского бизнеса и других объединений предпринимателей, а доля инвестиций в валовом региональном продукте у нас на уровне регионов Южного Китая.
Хотел бы добавить, что помимо того, что мы делаем для развития промышленности, мы по-прежнему сохраняем очень серьезное внимание к эффективности системы государственного управления. Мы внимательно следим за тем, чтобы госпрограммы и инвестиционные решения соответствовали нашей региональной стратегии. Работаем над системой целей и ключевых показателей развития по системе OKR, изначально разработанной в Google, каждые две недели проверяем, как мы выполняем эти показатели, и это помогает нам говорить на одном языке с бизнесом и не отставать в части эффективности.
